Эмма и Хью жгут!

Все знают Хью Лори как грубого остроумного доктора Грегори Хауса в сериале телеканала Фокс «Хаус». Но есть еще очень много, что можно сказать о 49-летнем актере. Например, о его отце – чемпионе по гребле. Также он учился в престижном Кэмбриджеском Университете, где он блистал театральном клубе Footlights. Его первый момент славы пришелся на середину 80-х, когда он был частью комик-дуэта вместе со своим лучшим другом Стивеном Фраем. Он также написал мистический роман «Продавец пушек», который разошелся огромными тиражами, и работает над второй «Бумажный солдат». С ним беседует его сокурсница по Кэмбриджу Эмма Томпсон: «Я полагаю, нам следует признаться журналу, что мы какое-то время встречались».

ХЛ: Да, мы ходили на свидания.

ЭТ: Да, но что люди не знают, так это то, что в то время ты был в два раза больше себя нынешнего.

ХЛ: Да, я был крупнее. Это правда.

ЭТ: Ты был огромный. Ты был как чертов гигант. Ты все время тренировался и съедал по шесть бифштексов за раз. Поскольку гребцам нужно есть много протеина.

ХЛ: Припоминаю, в те времена я и людей ел. Это довольно нелицеприятная деталь.

ЭТ: Гребля - энергоемкое занятие. Так ты еще был и старшим префектом в Итоне.

ХЛ: Нет, я был лишь старостой дома. Для того чтобы быть старшим префектом, необходимо быть очень умным, эрудитом по всем предметам, а я не был таким ни под каким видом.

ЭТ: Может, ты и не был всезнайкой, но ты очень, очень умный. Я всегда говорила о вас со Стивеном (Фраем): Стивен очень-очень-преочень умный, но я считаю, что ты больше именно мыслитель.

ХЛ: Память Стивена абсолютно феноменальна. Я думаю, Стивен никогда не забывает все, что когда-либо читал.

ЭТ: Я согласна.

ХЛ: В любом случае, это, конечно, с какой стороны посмотреть. Я решил отобрать одну книгу и просто перечитывать ее снова и снова в свободное время. Так как я никогда ничего не могу запомнить.

ЭТ: Ты знаешь, со сколькими людьми ты переспал?

ХЛ: Нет, не знаю!

ЭТ: Ну, вот видишь, а я знаю. Почему ты не знаешь?

ХЛ: Ты знаешь, со сколькими людьми я переспал?

ЭТ: Нет! (смеется). Я лишь могу предположить. Но я думаю, нет. Я знаю, со сколькими людьми переспала я сама. Иногда я развлекаю себя – когда я не могу уснуть, то вспоминаю об этом.

ХЛ: Да.

ЭТ: Чему самому важному тебя научили твои родители?

ХЛ: Что я счастливчик.

ЭТ: О, Боже!

ХЛ: Да, что я счастливчик.

ЭТ: Так это же, по существу, комплекс вины.

ХЛ: Да, когда солнце зажигает это отраженным светом, то да, чувствуется вина.

ЭТ: Сколько времени занимают съемки в сериале «Хаус»?

ХЛ: Ну, если не брать в расчет забастовку, то 9-10 месяцев в году.

ЭТ: А в перерывах ты возвращаешься домой, и поэтому ты и не представляешь, что это такое быть звездой в Лос-Анджелесе. Ты едешь прямо сюда в Англию. И каково тебе здесь теперь? Есть разница? Что-то изменилось?

ХЛ: Нет, в действительности, ничего не изменилось. Поскольку Хаус не произвел особого фурора на британском телевидении. Я могу ездить везде беспрепятственно, и никто из людей не проявляет никаких бурных эмоций тем или иным способом.

ЭТ: Это немного звучит, как будто ты думаешь, черт, я работаю столько времени, и при этом не получаю никаких привилегий! Я не имею в виду, что быть известным привилегия, поскольку всем известно, что это необязательно привилегия. Но, безусловно, привилегия в том, чтобы быть хорошо узнаваемым и уважаемым в глазах других. Публика уважает. Как, я не знаю, общее дружелюбность и желание сделать приятное, я просто назвала эти два примера. Ты чувствуешь такое?

ХЛ: Нет, не чувствую. Абсолютно не чувствую. И я чрезвычайно счастлив. Я считаю, что это проявилось сейчас в том, что я могу быть самим собой и быть им в том месте, где я живу. Я ездил на несколько дней в Испанию и Испания... Они чокнутые. У меня был телохранитель!

ЭТ: На самом деле?

ХЛ: Да, Хаус там пользуется большой популярностью. Очень-очень-очень большой. Толпы орущих тинейджеров. Это было действительно впечатляюще. Но, конечно, в Британии толпа орущих подростков невозможна в любом случае.

ЭТ: Да, мы не такие.

ХЛ: И дело не только в национальном характере.

ЭТ: Когда мы раньше беседовали о США, то одна вещь горячо обсуждалась – это тенденция к сентиментальности.

ХЛ: Да.

ЭТ: И еще - не кажется, что это часто посещает Хауса. Ты не сталкивался с этим? Потому что это абсолютно точно присутствует здесь, в США, ты не чувствуешь это?

ХЛ: Я это чувствую. Однако, есть один интересный момент – американские телезрители, которые должны, как мы полагаем, повернуться к сентиментальности, на самом деле приняли кого-то настолько черствого и чересчур циничного. Хотя, конечно, шоу задумано канадцами.

ЭТ: Но видишь, я полагаю, что американская сентиментальность гораздо более реалистична.

ХЛ: Да.

ЭТ: И я считаю довольно забавно, что здесь в Англии другая реакция, хотя мы всегда выглядели более циничными и в какой-то степени сдержанными, и я не считаю, что в действительности, мы такими являемся. Я считаю, что мы в некотором смысле мягче.

ХЛ: Я думаю, в твоих словах много правды. У нас была своеобразная боязнь сентиментальности.

ЭТ: У тебя же когда-то был кабриолет? Я помню, как мы катались на кабриолете. Я только что вспомнила.

ХЛ: Да, у меня был MG.

ЭТ: У тебя был MG?

ХЛ: Да. Какое это имеет значение?

ЭТ: Я не знаю, чего это сейчас мне на память пришло. Я просто вспомнила, что у тебя был кабриолет и что ты катал меня на нем где-то. Где именно я сейчас вспомнить не могу, но в любом случае те времена покрыты туманом.

ХЛ: Ты думаешь, что, опознав автомобиль, ты встряхнешь сознание?

ЭТ: Нет, я думаю, это определит время, когда люди традиционно считали, что человек более беспечным, более открытым в соответствии с «кабриолетным» стилем жизни.

ХЛ: Кстати, мы заслужили быть счастливыми?

ЭТ: Это другая сторона того, что родители говорили тебе. Ты счастливчик – это по существу означало, что тебе следует работать, чтобы заслужить это счастье?

ХЛ: Да.

ЭТ: Я познакомилась с тобой в клубе Footlights в Кэмбридже 30 лет назад. У тебя сохранились какие-либо воспоминания об этом?

ХЛ: Да. Я помню, мне было…

ЭТ: Девятнадцать.

ХЛ: Да, хотя я не ходил с мыслью в голове, что мне 19. Это не было моим важнейшим осознанием. Но я был под гнетом этого… Я себя чувствовал в какой-то степени как в тюрьме. Конечно, это на самом деле было довольно хорошее заранее оборудованное место, но было ощущение…

ЭТ: И это называлось «Тюрьма».

ХЛ: Да, тюрьма без окон у женщины по имени Элисон.

ЭТ: Ты пришлось стать Китайским Императором, потому что это было очень смешно. Я повернулась к Мартину Бергману http://us.imdb.com/name/nm0074918/ и сказала: «Это звезда!» Я тебе уже рассказывала эту историю.

ХЛ: О, да. Но сейчас я здесь, заливаюсь румянцем. Теперь можно мне сказать? Ты была уже почти звезда. Люди перешептывались о тебе.

ЭТ: Я ничего на тот момент не сделала!

ХЛ: Зато Бергман, он знал, из чего ты сделана.

ЭТ: Мы делали вместе скетч, хотя это было года за два до того. Он был на последнем курсе, когда мы с тобой появились.

ХЛ: У него было длинное черное кожаное пальто, из-за чего он выглядел как гестаповский офицер. Я думаю, ему даже был приятен тот факт, что он похож на гестаповского офицера.

ЭТ: Я думаю, это делало его привлекательным для огромного числа женщин в Кэмбридже.

ХЛ: Серьезно? Длинные черные кожаные пальто работают?

ЭТ: Тогда они работали.

ХЛ: Их следовало бы вновь ввести в моду.

ЭТ: Да ладно, Хью, это было 30 лет назад. Не кричи - ты носил длинный черный плащ.

ХЛ: Плащ. О чем я думал? Я реально не могу (думать). Я только что закончил читать 800-страничную историю Шотландского Просвящения и, честно говоря, я могу начать читать снова, так как не помню ни единой вещи. Я лишь могу вспомнить, где Шотландия располагается.

ЭТ: Я очень хорошо помню твою книгу.

ХЛ: Ты помнишь?

ЭТ: Да. «Продавец пушек». Я прочитала дважды. Я не знаю, известно ли людям, что ты написал эту замечательную книгу, но им следует сейчас же пойти и прочитать ее, поскольку она заставляет смеяться до истерики. Я помню отрывок из нее, когда ты описывал хождение по первому снегу и сам первый снег. Ты говорил: «О нет, пожалуйста, не ходите по нему!». У меня это чувство первого снега. Тебе не хочется топтать его, поскольку это будет разрушение чего абсолютно прекрасного.

ХЛ: Это прекрасно и беззащитно.

ЭТ: И беззащитно. Точно. И что нам делать? Превратить в болото? Как это типично для людской гонки.

ХЛ: Не так ли?

ЭТ: Как ты думаешь, теперь ты будешь описывать себя как мизантропа?

ХЛ: Нет, я так не считаю. У меня были мизантропические дни – или половинки дней. Я мог ворчать, быть скаредным. Но нет, я не думаю, что полностью наполнен этим. Хочешь - верь, хочешь - не верь, возможно, я не сильно это проявлял, но я люблю людей.